Сделано в СССР

Представляем вниманию читателей поэтическую подборку,
вышедшую в полуфинал I Евразийской премии «МОСТ»
(в номинации, разумеется, «Поэзия»)

Когда всё переменится

Когда всё переменится, когда
всё будет свет и талая вода,
и отживеют ветки старых вишен,

когда отплачут первые дожди
по прошлому, и будет пруд пруди
спокойных дней, за птицами неслышных, –

я снова стану проще пятака,
«Калибр» не отличая от АК,
а «Искандеры» от NLAW тем паче.

Писать начну про майского жука,
траву, цветы – как прежде. А пока
дай, Господи, нам силы и удачи.

***

Чего ты не знал обо мне,
об этой любви до боли
к осенней сырой стерне
и жаркой июльской хвое,

к облупленным деревням
в горьком дыму вечернем…
Чего же ты ждал от меня?
Стыда? Отречения?

Пойми, я до мозга костей,
какое бы ни было время,
эндемик своих полей,
дикое русское семя,

с извечной глухой тоской
и радостью из-под спуда.
Люби, если можешь, такой.
Другой я не буду.

***

Как миг один. Как тыща долгих дней…
Темнеет снег. Заметишь – и забудешь.
И страшно, и становится страшней –
все люди ж.

И я боюсь: мне страшно, что порой
во мне слабеют вера и надежда
и хочется в свой крошечный покой –
улиточный, бесшумный и кромешный.

Чтоб абы как – привычнее зато,
закрыл глаза и спишь спокойно ночью.
Чтоб как-нибудь – а после хоть потоп,
и то неточно.

Чтоб тишь, да гладь, да небо в голубях…

И вот тогда мне стыдно за себя.

Другое время

Другое время – скомкано внутри
в тяжёлое, глухое, по живому.
И, кажется, ведут календари
иной отсчёт, подобно метроному.

Нет лирики в такие времена.
Всё – только нерв, натянутый до крика…
Но звука нет. Тугая тишина.
А в город пробирается весна,
смотри-ка.

И вместо полумрака пустоты
всё будет жизнь и свет, а как иначе.
И радость, и тепло. И я, и ты.
А то, что плачу,

так это, как обычно, от любви
и нежности – весенние синдромы.
Всё будет май. Поди останови
листву, траву, цветы и птичий гомон…

14 апреля

Проще не думать, не слушать, закрыть глаза…
Это бессмысленно. Если немного за
рамки мирка своего на минуту высунуть нос,

сразу поймёшь, что обратной дороги нет:
всё, что ветшало в мире полсотни лет,
хочешь не хочешь, сегодня идёт под снос.

Тут бы уместен метафор цветистый ряд,
пара аллюзий на бедный вишнёвый сад,
и романтичным закатом дожать строку.

Только, ты как ни прячься в сплетенье фраз,
мир не останется прежним на этот раз.
Впрочем, пока есть время, тоскуй, тоскуй…

*

Бывало, мы с тобою раньше
всего-то ждали, что весны
и лёгких туфелек из замши,
и, пересказывая сны,
искали смыслы, да напрасно –
всё было нежность, было чушь…
Вон облака, смотри-ка, гаснут
на самом дне апрельских луж.

И по утрам я жду не чуда –
покоя: чтоб, открыв глаза,
услышать перестук посудный,
как сорок лет тому назад.
Потом на ощупь, сонной мухой,
не беспокоясь ни о чём,
ползти на солнечную кухню,
где мама блинчики печёт…

*

Пятидесятый день войны.
Весна. В лесу подсохла слякоть…
Поверишь, я теперь заплакать
могу, скорей, от тишины,

в которой и намёка нет
на страх, и слабость, и сомненье –
из года в год и тыщи лет
живое тянется на свет
из зимней тени.

Когда бы Ты меня спросил,
когда б ответить было право…
Дай мне терпения и сил –
таких, как этим зябким травам.

Холодный май

Утром проснёшься и вспомнишь: в мире война.
Слышишь, как это странно: в мире – война.
Птицы поют, сирени опять цветут.
А война тут как тут.

Каждое утро страшно, как в первый раз.
Долго лежу, не открывая глаз.
Думаю: может, всё-таки это сон.
Человек – он слаб, он в прошлом укоренён.

А потом стисну зубы –
и верю снова, и снова живу.
Потому что всё наяву.

*

Вернулись чайки и кричат над озером,
срываясь то и дело в тишину.
Уходит май, подсвечивая розовым
мной так и не прожитую весну.

Холодный май… Но тронешь ветку яблони,
цветущей дички (слышишь, шмель жужжит?) –
и ветка эта, нежная, корявая,
качнётся, обещая свет и жизнь.

И выплываешь из потьмы беспамятства,
где выпит свет зрачками чёрных дыр.
Война закончится, а мы останемся,
и нам ещё любить весь этот мир.

Письмо из Крыма

А.

Который день безжалостно штормит.
По пляжу ходит пафосная чайка
и жёлтым, злым, почти стеклянным глазом
презрительно косится на меня –
как будто бы училка на контрольной,
как будто бы я пробую списать.

Тут, на морях, ни мира, ни войны.
Да нет, всё как обычно, ты не бойся.
Волна, дельфины, солнце, то да сё.
В садах янтарно зреют абрикосы,
шелковицей заляпаны дорожки,
курортники, ленивые тюлени,
ползут из моря выпить пару пива
под вечную попсу…

Но, понимаешь,
обмотана, как пулемётной лентой,
я новостными лентами крест-накрест –
не выдохнуть и толком не вдохнуть.

На днях на горизонте был корабль.
Корабль военный, это очевидно.
И я, шершавый слушая прибой,
всё думала: вы, мальчики, живите…

И никуда не деться, никуда.
Глядишь на облака и понимаешь –
с их высоты видны дымы разрывов…

В селе у нас есть церковь выше в горы.
Я никогда на церкви не крестилась,
а тут рука сама… Ну, понимаешь.
И, знаешь, мне подумалось, что так
я не пытаюсь откреститься вовсе
от ужаса войны, что этот крест
войну и мир сшивает воедино
внутри меня…

Сделано в СССР

Ракеты взлетают под стрёкот цикад.
Юг. Хроника дня.
Сорок пакетов выпустил «Град».
Не в меня.

Что я? Простой обыватель в тылу.
Окно в занавесках. Двор.
Птицам, лету, цветам, теплу
радуюсь до сих пор.

Но каждый день я теряю родных
и близких на этой войне.
И каждый снаряд, отправленный в них,
рвётся во мне.

Да кто я? Тётка за пятьдесят –
работа, собачка, сквер,
кухня, швабра, соседский мат…
Но я сделана в СССР.

И пока у меня достаточно сил,
есть вера, надежда, свет,
я не в тылу – я сама этот тыл,
надёжней которого нет.

***
Я в детстве собиралась на войну.
Особенно хотелось в партизаны.
А если почему-нибудь не выйдет,
то лётчиком, но лучше Кожедубом,
поскольку тот же, например, Гастелло
погиб. А что за радость быть героем,
когда сама об этом не узнаешь?

А партизаном лучше белорусским,
но с Ковпаком, в лесу и с лошадями.
И не каким-то просто рядовым,
а чтобы обязательно в разведку.
И ладно, бог с ней, со Звездой Героя,
но орден Славы – это непременно…

Рассказывала детям, но для них
всё это было чем-то из эпохи
безвременно почивших динозавров.

И это поколение теперь
идёт на фронт. Я тут спросила сына:
– Сыночек, если что… тебе не страшно?
Он посмотрел на мать, как на дебила,
и говорит:
– Да мам, ну всё в порядке.
Там будет не до страха.

Я его
взяла б с собой в разведку в партизанах.

***

Хочется всякой нежности, чепухи,
чтобы строчки были мои легки,
а не крик надорванный и не вой.
Копится звук, просится изнутри.
Только все мои прежние музыки-словари
заменили новости с передовой.

Я человек цивильный, обыватель своих широт.
У меня в окне не дроны кружат – вороны.
Но – сквозь меня навылет проходит фронт,
и я держу оборону.

Те, кто меня считает за тыловой балласт,
кормит хотдогами, просто забыли, бедные:
я не одна такая – тут миллионы нас,
верующих в победу.

В этой Москве, которая из дали
кажется многим богемным таким притоном,
сотни ребяток сами на фронт пошли.
И кто нам,

тысячам нервных, бессонных людей,
глотающих новости с фронта за неделей неделю,
скажет, что вера – последняя из затей,
что мы тактикульны в наших крестах нательных?

Что мы нахлебники чьей-то чужой войны,
бездельники и дармоеды?..

А так-то всем хочется лёгкости, мира и тишины.

После победы.

Под публикацией читатель может оценить материал от 1 до 5 звёзд. Итоговый рейтинг работ полуфиналистов учтётся при определении списка финалистов.