Обычно, если у тебя получилось выявить главную проблему чего бы то ни было — значит что-то упущено. Идеальных соответствий ведь не бывает. Они могут быть стройными, головокружительными, но чтобы все четко сходилось — никогда.
В этом свете говорить о кино так же трудно, как и о политике. Кино в принципе неотделимо от сферы политического и всегда существует вместе с ней. А может, кино — это и есть политика. Движение идей, замаскированных под призраков и причудливые образы. Почему нет? Достаточно вспомнить как прочно в головах засели разные киношные стереотипы, как незаметно миф приобрел осязаемость, а реальность укрылась в тени идеологии благодаря фабрике грез. Свет с экрана почти как солнце в платоновском Мифе о пещере озаряет темноту удушливого кинозала.
Интересно, кстати, что слово “экран” происходит от франц. “ширма, заслон”. Стало быть, экран в кинотеатре нас отчего-то заслоняет или даже защищает. Немецкие киноведы Эльзессер и Хегенер в своей знаковой работе показали, как многочисленные смыслы знакомого слова “экран” (фильтр, мембрана, решетка, преграда и т.д.) путаются в контекстах, создавая широкое семантическое поле. Их догадку можно развить дальше. Выходит, что кинематограф — это некоторый культурный щит, который одновременно оберегает национальную идентичность и в то же время открывает доступ к иному опыту, поскольку экран не только что-то защищает, но и что-то отражает.
И здесь политика, как ни крути. Никуда от неё деться.
С нашим культурным щитом беда, это известно. На российское кино не то, что не ходят — его даже не скачивают с торрентов. Когда кто-нибудь говорит, что отечественные фильмы прибавили за очередной год, хочется спросить — чего они там прибавили? Банальности? Клюквы? Вялости? На глаз просто не определишь.
Проблем у нашего кино действительно много, но та, которая лежит на поверхности, самая серьезная — отсутствие индустрии. В прокате почти не встречаются крепкие жанровые картины, на которых зритель может посмеяться, пощекотать нервишки, поплакать. Элементарно отдохнуть. Нет окупаемого, авторитетного и легитимного фундамента. Как следствие — мерзопакостное “авторское” кино… Неоткуда черпать энергию и деньги. Все взаимосвязано.
Если посчастливится попасть в кинотеатр в этом месяце, вы увидите симптоматическую ситуацию. В прокате вяло и автономно друг от друга стартовали два российских фильма. Жанровый и авторский. Развлекательный и серьезный. Коммерческий и фестивальный. Эмблемы дурацкие, условные, но помогают обрисовать некоторую оппозицию.
Первый — “Кто там?”, редкий на наших экранах киноальманах. Пять коротких новелл от трех авторов, объединенные темой страха. Запертый в винном погребе бизнесмен (Владимир Машков), к которому ломятся грабители; кровавая заварушка с полицейским-стажером (Тихон Жизневский) в заброшенном квест-руме; мать (Марьяна Спивак), ждущая сына и сталкивающаяся с насилием бывшего сожителя; пилот падающего самолета (Кирилл Кяро), который не может попасть в кабину; девочка (София Петрова) с психическим расстройством, не открывающая дверь маме (Саша Бортич).
Во всех новеллах есть закрытая дверь, за которой якобы и таится подлинный страх. Иногда страх оборачивается ложным фантомом, а иногда близкий человек оказывается страшнее незнакомца за дверью. “Кто там?” очевидно задумывался как клаустрофобный аттракцион в духе “Комнаты страха” (2002), “Дьявола” (2010) или “Не дыши” (2015), только с явным социальным подтекстом.
Стоит ли говорить, насколько это халтурное кино?
В альманахе снялось куча звезд, выдающихся артистов, но играют они хуже, чем непрофессионалы в вирусных роликах. Первая и вторая новеллы зачем-то связаны между собой полицейскими, однако остальные истории как будто сами по себе и разворачиваются где-то в другом мире. Сами полицейские непременно жирные черти, так и жаждущие изнасиловать нелегалку, да еще морозной ночью. В короткометражке с беспомощным пилотом поражает помойный юмор, которого экран не видал со времен MTV — в фарсовой манере второй пилот, запершийся в кабине, заставляет первого под угрозой самоубийства путем столкновения самолета с горой заняться сексом с глянцевой стюардессой (его бывшей) на виду у всех пассажиров. Они это естественно делают. Здесь должно быть смешно до слез, но на самом деле хочется плакать. Более идиотского сценария представить себе невозможно. Нелепостью пронизана каждая новелла, где-то ее больше, где-то ее меньше. Снято все убого, хуже чем ютуб или тик-ток контент — без шуток. Для кого это делалось — не понятно. Подростки задохнутся от скуки, взрослые учуют обман, пожилые сгорят от стыда. Похоже, что за закрытой дверью для продюсеров “Централ Партнершип” и бездарных режиссеров настоящее кино, к которому эти дураки ломятся и никак не могут попасть.
Или они наоборот от этой двери сознательно отворачиваются. Кто знает. Лучше не будем разбирать их инфантильное мировоззрение, а обратимся к режиссеру, который дверь в царство теней открывать не боится.
Борис Акопов дебютировал с неоновой драмой “Бык” (2019), где лихие 90-е использовались не как исторический промежуток, а как концепт. Использовались бессмысленно и неряшливо. Клипа в этой ленте больше, чем киноматерии. Хоть по дебютам и не принято судить, но уже здесь 34-летний режиссер демонстрирует не столько профессиональный сбой, сколько всенародный кризис — неспособность помыслить событие политически. Парадоксально, но 90-е ни в кино, ни в литературе до сих пор не закрыты, не объяснены на всех уровнях. А “Бык” действует уже в постмодернистской плоскости, где подразумевается, что из предмета уже выжали все соки, что слова исчерпаны… Ну и ладно — то была проба пера. Что теперь?
На этот раз Акопов снял драму “Кэт” о несчастной эскортнице с грудным ребенком на руках, которая тонет в московском водовороте разврата и криминала. Город — ад, жители в нем — бесы. Проституция — плохо, богатство — порочность, алкоголь и наркотики — яд. Все это ясно, но за штампами, на удивление, ничего больше не стоит. Без единого стержня кино распадается на отдельные кривоватые кусочки, представляющие собой унылые похождения Кэт (Анастасия Кувшинова) по разношерстным клиентам. Неудачные попытки проявить сочувствие к истеричной девушке, страдающей не от своего положения (в общем не катастрофического), а от неспособности успокоиться и подумать хоть раз на шаг вперед, выглядят жалко. Авторы фильма, скорее всего, плохо понимают, что образ падшей женщины всегда имел особый характер, от мученического до дьявольского, если мы говорим о русской традиции. Но даже если в русской культуре копаться не охота, для образца можно взять более популярную французскую, ярко реализовавшуюся на экране. Картина “Кэт” могла бы встать в ряд с “Молчанием Лорны” (2008), “Домом терпимости” (2010), “Молодой и прекрасной” (2013), если бы содержала внятное высказывание. Но куда там — Акопову, бывшему артисту балета, интереснее разыгрывать грациозные пляски между безликими чиновниками, сутенерами и страшными бабами.
“Кто там?” и “Кэт” имеют кровное родство, но не в эстетической или тематической сфере, а в политической. Оба фильма оперируют одними и теми же стереотипами и героями, действуют в одной системе координат. Проститутку с большими глазами можно легко представить в бестолоковом мире фильма “Кто там?”, а полицейский из того же фильма прекрасно перекочует в постель к Кэт. Меняется лишь интонация и оттенки кинематографической краски. Остаются потребительские ценности, вечное ребячество и подростковые комплексы, игнорирование историчности и любование тривиальностью.
Причем одна лента (“Кэт”) следует из другой (“Кто там?”). Гнилая индустрия неизменно порождает нефункционирующую продукцию, и лишь изредка, в качестве брака, выдает что-то сносное. Это бросается в глаза, когда смотришь голливудское кино, удивляющее своим размахом от откровенного мусора до виртуозной поэзии.
И, конечно, это не главная проблема. Ловить её все равно, что тыкать пальцем в небо. Но обратить внимание на нее стоит, особенно в свете разговоров про пресловутое импортозамещение.
А то так и останемся с дырявым культурным щитом, с глуповатыми проститутками и пугливыми обывателями.