Ранним утром выдвигаемся из Донецка в сторону Луганска. Город провожает нас седой дымкой после вчерашних укробомбардировок и ранними дворниками, поливающими розы. Война войной, но цветы и клумбы поливать необходимо. Здесь юг, здесь жарко, здесь +35. До Луганска 160 километров, а выезжаем мы в 5 утра. Почему? Здесь расстояния меряют не в километрах, а в часах. Дороги слишком близко расположены к линии фронты, и поэтому ремонтировать их не имеет смысла. Только отремонтируешь, их разбомбят.
Предательский навигатор ведет нас в Луганск через Дебальцево и Лисичанск, каждый раз недовольным женским голосом перестраивая маршрут, которого мы не придерживаемся. Трасса, по которой ведет навигатор простреливается, а Лисичанск вообще пока не взят. Видимо навигатор укроп, решаем мы, а голос указывающий дорогу называем теперь не Алисой, а Олесей.
Как нормальные герои, мы едем в обход – через Красный Луч и Лутугино. По дороге завозим в Антрацит местную жительницу и, получив её благословение на добрый путь, к 9 часам вкатываемся в Луганск. Дорога заняла 4 часа, средняя скорость движения 40 км в час.
У танка Т-34 с флагом ЛНР встречаем нашего товарища с позывным Араб. Он стильно подкатил на белом патфайндере с российскими номерами, очень резко выделяясь на фоне отечественного автопрома с луганскими номерами, заполонившими дорого Луганщины. Едем грузиться. В мой шайтанмобиль и «арабский» элитный транспорт влезло почти 2 тонны груза – вода, консервы, памперсы, лекарства и письма для бойцов от детей Подмосковья.
Перегруженные двигаемся к блок-посту на трассе в сторону Новоайдара. Араб не умеет ездить по правилам, даже с грузом в 600 кг носится как безумный, стараемся не отставать. Получается.
На КПП рядом со мной, в качестве проводника садится ополч лет пятидесяти. Сразу видно бывалый человек, по всем приметам воюет давно (снаряга подобрана четко и грамотно). Разговорились… Воюет с 2014 года. Сам местный, луганский. Работал на скорой 15 лет водителем-вторым фельдшером. Бывшего гражданского медика в нем выдают большая аптечка размером с порядочный рюкзак и медицинский зажим в кармане поношенной разгрузки.
Измерить давление прямо на блок-посту…
Поговорили ещё и оказалось, что это сам Дмитрий Митрофанов!
Вы не знаете кто это? А фильм «Солнцепёк» смотрели? Дмитрий Митрофанов прототип Владислава Новожилова, протагониста фильма – водителя скорой, вывозящего семью из зоны боевых действий. Мало того, Дмитрий автор повести «Жаркое лето 14-го», по которой собственно и был снят этот фильм. Повесть хороша. Рекомендую. Поговорили с Дмитрием о литературе, обсудили тенденции, вспомнили общих знакомых, а тут и Северодонецкий адок подоспел.
Дмитрий как самый опытный в нашей группе командует, мы выполняем. Тихий ход, авто едет со скоростью пешехода. Иначе осколки боеприпасов проткнут шины и машина встанет посреди хаоса бывшего когда-то городом. А это смерть… Или наоборот, там где улица простреливается с укропских позиций приходится гнать на повышенной скорости. Да проколоть шины опасно, но находится под прямой наводкой арты еще неприятнее.
А по городу лупят не по детски. Свист прилетов и грохот ответных выходов оглушают. «Доктор» Митрофанов успокаивает новичков, разъясняя по звуку, где входящие, а где исходящие выстрелы. Он еще и психолог немного. Молодежь приободрилась. С шутками и прибаутками и занимательными историями из мирной жизни Митрофанов проводит наш мини-караван по разрушенным улицам Северодонецка. Рядом с таким спокойным и вдумчивым мужиком, всегда легко и надежно. Недаром говорят, что лучше всех воюют люди призванные в воины из гражданских профессий. Именно призванные – быть солдатом для бывшего фельдшера стало призванием.
Проникаем во двор через отверстие непонятной формы. Обгоревшие и разрушенные многоэтажки, как верно заметил Семен Пегов, похожи на кораллы. Причем как внешне, так и на ощупь. Дома, как и кораллы, покрыты какой-то смазкой, субстанцией ядовитой и гадкой. Тут сохранился подвал, над которым кривыми буквами выведены слова – «Здесь дети и старики».
У входа в подвал нас встречает «комендант» убежища – женщина за пятьдесят с прекрасным украинским выговором и закопченными глазами. В подвале живёт 58 человек. Старики, женщины, дети. Они высыпают на улицу как маленькое племя каменного века из пещеры, щурясь на солнце и жалостно улыбаясь. Вчера был «хороший» день, шёл дождь, они набрали воды и постирались (весь двор в парусах постиранной одежды). Первый раз за два месяца вымылись. А тут ещё и мы. Просто сказочное везение. Разгружаем воду, еду и утоляем их информационный голод. Сенсорное недоедание прорывается лавиной вопросов. Больше всего интересует – взяли ли территорию завода Азот и освободили ли удерживаемых заложников. Не знаю что ответить, и так прямо и говорю. Они понимающе кивают, держат за руки и заглядывают в глаза. Мы любим вас – говорят они, – ребята поднажмите. Дайте нам мира и тишины. Предлагаю вывезти на «большую землю» ослабевших и больных. Не хотят. Осталось не много – говорят они – не уходили в самое тяжёлое время, неужели же сейчас будем уходить.
Почему ВСУ разрушают города Донбасса? Ответ очень простой. Они разрушают среду обитания. Ведь это война двух цивилизаций. Цивилизации одиночества (крупные города и хутора) против цивилизации соседей (моногорода и небольшие промышленные центры). В крупных городах, вроде Киева, люди не знают как зовут соседей на лестничной площадке – здесь правит либеральная версия украинства – атомизация города. На западенских хуторах атомизация другая – националистичная и куркульская. Союз постпромышленных городских либералов и атавистических сельских националистов борется с небольшими промышленными городами вроде Северодонецка или Снежное, потому что это среда обитания нашей цивилизации, это маркер русскости. Здесь люди живут в одном подъезде и по утрам вместе уходят на работу. Их дети ходят в одну и ту же школу. Их бабушки коллективно присматривают за расшалившейся визгливой детворой со своих приподъездных скамеечек. Уходя на запад, укроп разрушает то, что не смог ассимилировать и удержать. Они ставят арту во дворах школ и у подъездов домов, заранее зная, что прилетит ответка. Прикрываются мирняком, зная, что это не их мирняк. Стреляют по церквям, потому что это не их церкви. Так не доставайся же ты никому – вот их лозунг.
Местные это тонко чувствуют. Вот показательный пример столкновения усадьбы как идеала нового феодализма и промышленного центра, как русского города. Дело в том, что Северодонецк выполнял роль неформальной столицы Луганской области, подконтрольной Украине, после того как укров «попросили» из Луганска. Сюда сбежали все богатенькие буратино и состоятельные укрокроты из ЛНР. Здесь они отстроили себе целый поселок отдельно стоящий от города и нависающий над ним словно орлиное гнездо или феодальный замок. С началом СВО «хозяева жизни» слиняли. В этих домах некоторое время жили ВСУшники, затем, размарадёрив их, сбежали и они. В коттеджи вселились чеченцы, устроив там штаб. Так вот, местные ходили к чеченцам с просьбой при уходе дальше на Запад не оставлять особняки, а сжечь их. Для чего? Чтобы некуда было возвращаться укропам. Чтобы хутор больше не давил на город. Чеченцы всё поняли, обещали и честно выполнили свою клятву. Я видел эти сгоревшие памятники феодальной оккупации.
Едем в 20-ю школу Северодонецка, там тоже подвал и тоже живут люди. На свет божий выводят мальчонку лет пяти. Увидев военных, он обнимает их и умильно просит конфет. Женщины плачут при этой сцене, мужчины вытирают уголки глаз грязными руками с желтыми «подвальными» ногтями. Мальчик смеется и размахивает пакетиком сластей. Он не понимает, почему остальные плачут. Здесь те же проблемы, что и везде. Нет питьевой воды. Готовить на дровах трудно и долго. Оставляем продукты, воду и газовые горелки. Едем на следующую точку.
По дороге встречаем комендантскую роту во главе с колоритным мужиком из города Свердловска. На плече у него шеврон с Бобом Марли и шутливым девизом – «Убитых не убьешь». Юмор на Луганщине уважают. Это не уральский Свердловск-Ёбург, это его Луганский антипод.
Рассказываем ему о жалобах жителей, об их пожеланиях. Основная его задача – борьба с мародёрами, медицинская помощь населению и похороны погибших. Их хоронят прямо во дворах. Долго и вдумчиво объясняет «свердловский растаман» людям Северодонецка, что и как сделать, чтобы могила не осталась безымянной и тело можно было бы позже перезахоронить с подобающими почестями.
Обняв бойцов, мы передаём письма поддержки от детей Подмосковья. И эти стальные мужики начинают рыдать в голос при чтении детских каракулей, выведенных цветными карандашами на сложенных в треугольники листах бумаги. Ведь это всё отцы, русские мужики, защищающие детей Подмосковья в балках и степях Донбасса. Они не стыдятся своих слёз. Снимаем их обращение детям и плачем сами.
Двигаемся в сторону города Счастье. По-украински это звучит как Щастя. И через полчаса нас окружает мир и спокойствие. Нас окружает Счастье. ВСУ не «защищало» этот город, поэтому он и цел.
Такова эта война. Здесь между адом и Счастьем полчаса езды по раздолбаным дорогам.
