Михаил Трофименков: «Я хочу напомнить не о свидомых, а о настоящих советских украинцах»

Ричард Семашков, он же Рич, в День Победы поговорил с кинокритиком и киноведом – автором замечательных книг «Кинотеатр военных действий», «Убийственный Париж», «Красный нуар Голливуда», etc. – Михаилом Трофименковым о параде, героях войны, забытых советских киношедеврах и антифашистских фильмах всех республик.

Ричард Семашков:

— Как ты проводишь 9 Мая? Что делаешь? У тебя есть какие-то традиции?

Михаил Трофименков:

— Традиций нет. Каждый год думаю, что надо пойти на «Бессмертный полк», но как-то стар, наверное, стал — всё не соберусь. Я всячески за эту традицию, и, естественно, 9 Мая всегда вспоминаю всех в моей семье, кто причастен к войне и к победе. И если тебя это не утомит, то скажу два слова про них.

Ричард Семашков:

– Да, конечно!

Михаил Трофименков:

— Во-первых, это мой прадед Пётр Георгиевич Невгин, который умер от голода в блокаду в той самой квартире, где я живу сейчас. Это брат моей бабушки Николай Петрович Невгин — дядя Коля, на которого я похож как две капли воды, так что даже бабушка уже в преклонном возрасте путала на фотографиях (спрашивала, где это Мишу снимали), — который пропал без вести под Ленинградом в сентябре 41-го года, старший лейтенант. И это, конечно, мой дед Валентин Яковлевич Бродский, майор разведки, который воевал с 39-го по 47-й год, который был нелегалом, 22 июня 41-го года был в Каунсе под пулями литовских фашистов, а закончил войну 9 мая 45-го года в Кенигсберге, ну и потом еще два года в оккупационных войсках, и который всю блокаду был в Ленинграде и получил свои две Красные Звезды за то, что руководил диверсионными группами в немецком тылу. Первую звезду получил в феврале 42-го года, что очень круто. 40 рейдов в тылу врага (я читал представление к награждению), а семье писал в эвакуацию, врал, что занимается штабной работой. Вот такая штабная работа: находить координаты батарей, обстреливающих Ленинград, и резать языков. И это моя бабушка, конечно, которая в эвакуации работала за Полярным кругом, это 150 км к северу от Ханты-Мансийска, в детском доме, эвакуированном из Ленинграда, который вывозили через Дорогу жизни. И моя мама, здравствующая ныне, которой было пять лет, и они ехали в эвакуацию туда же. Она в санитарном поезде читала раненым Шекспира — у нее был двухтомник Шекспира с собой, и она в пять лет раненым читала «Сон в летнюю ночь» с тем, чтобы как-то обрадовать людей, придать им силы, искалеченным, раненым. Вот, естественно, 9 Мая это всё накатывает. А что тут поделать? Такие мы…

Ричард Семашков:

— Даже у меня накатывает… Мощно.

Михаил Трофименков:

— Ну вот да, такая ленинградская семья с обычной для советских людей биографией, которые никогда ничем этим не хвастались, и про дедушкины подвиги я узнал уже только много лет спустя после его смерти благодаря сайту «Подвиг народа», где были наградные листы у него.

Ричард Семашков:

— Да, можно было догадываться только по глазам…

Михаил Трофименков:

— Ну а так дедушка был преподавателем университета, академии художеств, писатель, марки коллекционировал. У него много чего было, он был главным художником горьковского автозавода, он «Победу» нарисовал в 35-м году. То есть я могу со спокойной совестью говорить «Спасибо деду за победу». А уже потом, в 39-м году, его в разведку взяли.

Ричард Семашков:

— А парад смотришь? Какое у тебя отношение к параду?

Михаил Трофименков:

— Парад я смотрю, но чаще просыпаю, потому что я ночной человек, я сплю, а так всегда смотрю. По поводу парада я могу процитировать старый анекдот: «Во-первых, это очень красиво», а во-вторых, если говорить серьезно, я об этом писал несколько лет назад, что когда печатают шаг по брусчатке Красной площади войска, то это как бы запечатывает ад, из которого вырвалось мировое зло в тридцатые годы.

Это очень важное ритуальное действо для меня: Великая Отечественная война была и идеологическая, и тотальная, и геополитическая, но она была и метафизическая, потому что это была война против мирового зла.

Ричард Семашков:

— Я хочу сказать, что эту метафизику, о которой ты говоришь, я почувствовал, участвуя в параде на Красной площади в 2011 году. Непередаваемое чувство. Это невозможно ощутить, наблюдая парад по телевизору, а вот когда там шагаешь, как ты сказал, запечатывая зло, вот там эта эмоция сильна.

Михаил Трофименков:

— Я могу тебе только позавидовать, потому что мне не довелось, хотя присягу воинскую приносил Советскому Союзу еще в 87-м году и сам офицер запаса, сейчас, уже, наверное, вышел по возрасту, но… завидую тебе.

Ричард Семашков:

— А я завидую, Миш, тебе, потому что ты можешь всегда посоветовать, что смотреть. Я каждый раз 9 Мая с утра встаю и скрупулезно начинаю вот этот поиск, знаю, что очень много есть шедевров, о которых нам не рассказывают, но которые хотелось бы откопать именно в этот день. Понятно, что «Судьба человека», «В бой идут одни старики», «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Они сражались за Родину»… Но хотелось бы от тебя услышать какой-то небольшой теневой список неочевидных советских военных фильмов.

Михаил Трофименков:

— Это даже не список, потому что он был бы огромным, но я хочу сказать, что почти все послевоенное советское кино, которое было не про войну, оно все равно было про нее, потому что тень войны, какие-то отголоски, какие-то промелькнувшие в диалогах фразы — они все равно отсылали к войне. В «Бриллиантовой руке» Семен Семенович Горбунков — смешной, простой советский обыватель, но помнишь, там есть эпизод, где ему милиционер передает пистолет, он взвешивает его в руке и говорит: «С войны не держал в руках боевое оружие». И это придает другую краску, и ты понимаешь, что эти люди: простые, смешные, нелепые, которые «в булочную на такси не ездят»…

Ричард Семашков:

— Прожили сложную, тяжелую жизнь…

Михаил Трофименков:

Да, или в «Дне счастья» Хейфица, где муж обвиняет жену, которую Семина играла, он ее подозревает в неверности. Они за завтраком сидят, он режет хлеб и говорит: «Так я резал часовых».

Кадр из фильма «День счастья»

Ричард Семашков:

— Ух! А у вас же с Мариной Кронидовой начинается 11 мая серия показов в питерском «Доме кино», и, насколько я знаю, там тоже будет присутствовать эта тематика…

Михаил Трофименков:

— Да, мы начинаем с фильма Чухрая «Сорок первый». В связи с этим я посмотрел его замечательный документальный фильм «Я научу вас мечтать», посвященный великому советскому режиссеру Марку Семеновичу Донскому, он был из Одессы. В свете всех событий нынешних я хотел бы начать с фильмов настоящих, не «свiдомых», а советских украинцев. И вот прежде всего Марк Семенович Донской (Марк Самсонович на самом деле) — одесский еврей, хулиган, лауреат Сталинских премий, на которого молилось итальянское кино, потому что он придумал неореализм в 30-е годы еще. У него была гениальная трилогия по Горькому: «Детство», «Юность», «Университеты». Потом, кстати, в середине 50-х годов, он был сослан на студию Довженко, и он от нечего делать придумывал украинское поэтическое кино со всеми этими вышиванками, волосами до попы русалочьими. Всю эту украинскую поэзию придумал одесский еврей Марк Донской. Потом его выжили, естественно, из студии Довженко. Он был автором двух величайших военных фильмов. В 43-м поставил фильм «Радуга» по повести Ванды Василевской — польской писательницы, которая в 39-м году из Польши ушла в Советский Союз и была женой писателя Корнейчука. До конца жизни у Донского на столе в кабинете стояла телеграмма от Рузвельта, потому что Сталин послал «Радугу» Рузвельту как аргумент, чтобы открыли второй фронт, потому что этот совершенно евангельский, христианский фильм про оккупацию, про борьбу добра и зла, где есть святые, под оккупацией погибающие, есть иуды и есть вот это зло немецкое. Рузвельт прислал телеграмму Донскому о том, что он смотрел этот фильм, что позвал переводчика, но тот ему не пригодился, потому что страдание советских людей кричало с экрана так, что всё было понятно. Рузвельт был потрясён, и считается даже, есть такой апокриф, что этот фильм укрепил его в намерении открыть второй фронт в Европе.

Кадр из фильма «Радуга», 1943 г.

И потом, в 46-м году, Донской снял второй гениальный фильм «Непокоренные» по сценарию Бориса Горбатова, где была потрясающая сцену расстрела в Бабьем Яру (это Голливуд открыл для себя холокост в 70-е годы, когда после войны 67-го надо было создавать историческое алиби Израилю)… Среди советских режиссеров было много героев, включая героев Советского Союза, таких как Евгения Жигуленко, были фантастические люди как Генрих Габай — летчик сбитый, потерявший глаз, сбежавший из немецкого плена, ставший потом великим режиссером новой волны. Был Ростоцкий, понятное дело, был Юрий Озеров. Но и вот Григорий Наумович Чухрай, фантастический человек, он жил всю жизнь с осколком в легких…

Ричард Семашков:

— Из Мариуполя!

Михаил Трофименков:

— Из Мариуполя, да, он бы диверсант, который бессчетное количество раз прыгал с парашютом в немецкий тыл, был мастер-рукопашник и мастер ножевого боя. Мастерство рукопашника ему пригождалось на съемках, потому что был хлипкий хохол какой-то — Гриша Чухрай, дебютант, и когда надо было врезать оператору или актеру, за ним не ржавело. Это человек, который снял «Балладу о солдате». Я видел Чухрая один раз в жизни, в 96-м году на закрытии фестиваля «Кинотавр» в Сочи. Понятно, что такое 96-й год: бандюганы, бляди, «Танцуйте, мальчики, любите девочек», коньяк из горла. Я сам там бутылку коньяка выпил просто на радостях, что фестиваль закончился, на котором я работал. И среди всего этого вертепа стоял старик седобородый, опираясь на трость, и смотрел на все это. Мой французский друг, профессор истории кино Ален Бийон спросил у меня, кто этот старик. Говорю: «Это Чухрай». Он говорит: «Что, «Баллада о солдате»?» «Да, «Баллада о солдате». Ален подошел к Чухраю, встал перед ним на колени и поцеловал ему руку — французский профессор. И попросил ему перевести, что он понял, что такое кино, и посвятил себя кино только благодаря тому, что увидел «Балладу о солдате».

Ричард Семашков:

— Да, каково Чухраю было смотреть на всё это…

Михаил Трофименков:

— Было такое ощущение: вот эта борода, трость — библейский пророк стоял и смотрел на Вавилон гибнущий.

Ричард Семашков:

— Содом и Гоморра.

Михаил Трофименков:

— При этом, судя по мемуарам, он был очень хороший, добрый человек, который ни о ком ничего плохого не писал, что очень редко бывает у режиссеров, и очень возвышенно и по-философски смотрел на ход жизни. Страшно даже подумать, что мог бы сказать Чухрай сейчас. И если говорить о забытых фильмах, то был такой замечательный режиссер, тоже украинский, Денисенко, который снял в 67-м году потрясающий фильм «На Киевском направлении»…

Ричард Семашков:

— Ты же намеренно акцентируешь внимание на украинских режиссёрах?

Михаил Трофименков:

— Да, я же сказал, что хочу напомнить не о ведомых, а о настоящих советских украинцах. Вот Денисенко, который в 67-м году осмелился снять фильм о поражении 41-го года, такую героическую сагу о поражении, о гибели штаба Юго-Западного фронта, о генерале Кирпоносе — совершенно потрясающий.

Кадр из фильма «На Киевском направлении»

Ричард Семашков:

— Ха-ха, куда смотрела цензура?

Михаил Трофименков:

— Цензура советская, ее ужасность и всевластие невероятно преувеличены, раздуты пропагандой антисоветской в тысячу раз. Если считать, сколько фильмов было положено на полку, то мы найдем фильмов 20. А снято было несколько тысяч фильмов. Конечно, невинной жертвой был фильм «Проверка на дорогах», выдающийся тем, что этот фильм отстаивали чекисты, дважды Герой Советского Союза генерал Федоров, который был архитектор «Рельсовой войны». И другие партизанские командиры тоже, но партийное «как бы чего не вышло», «как же так, там герой власовец» — даже КГБ ничего не мог поделать с этой перестраховкой. А что касается других фильмов… Я могу перечислять десятки и сотни названий, потому что советское кино, оно же не пыталось в одном фильме каком-то все-все вывалить про войну. То есть были фильмы про разные правды: про партизанскую правду, как, скажем, великий фильм Виктора Турова «Через кладбище» — это Белоруссия. Или генеральская правда, штабная правда, она же тоже существует — в таких фильмах, как «День командира дивизии» Игоря Николаева или «Товарищ генерал» Теодора Вульфовича. Правда подпольщиков, правда артиллеристов. И детская правда. Я не буду перечислять сотни фильмов, я скажу только о нескольких, которые сам для себя открыл недавно, которые принадлежат к этой великой традиции.

Ричард Семашков:

— Даже ты можешь открыть для себя что-то новое?

Михаил Трофименков:

— Советское кино невероятно богатое, разнообразное, удивительное, я все время открываю что-то новое и удивляюсь. Был такой замечательный фильм «Мой добрый папа» Игоря Усова по сценарию Виктора Голявкина.

Кадр из фильма «Мой добрый папа»

Детство в Баку перед войной, папа, которого играет Александр Демьяненко, на секундочку, и мама — Людмила Гурченко.

Ричард Семашков:

— Везде она!

Михаил Трофименков:

— Да, Гурченко — она звезда военного кино: «Рабочий поселок», «Белый взрыв», «20 дней без войны», «Мой добрый папа» — она потрясающая, она была женщиной 30-х годов, поэтому в ней была такая изломанность, она была раненая женщина, пережившая войну. Ну вот, «Мой добрый папа»: начинается война, и папа уходит на фронт, и дети пробираются, два его сына маленькие, чтобы с ним попрощаться, и видят в последний раз. Очень просто всё — три аккорда. Никакой истории нет, но смотришь, и сердце сжимается. И еще потрясающий узбекский фильм, который мы покажем в своей ретроспективе, — «Яблоки 41-го года» Равиля Батырова, о том, как упертый старик везет яблоки в 41-м году защитникам Москвы и как 30 лет спустя он об этом рассказывает, а старик врун, он много чего забывает, ему никто не верит, а потом, когда старик умирает, оказывается, что это была правда и что это сохранилось в кинохронике. Это такая трагикомедия потрясающая, роуд-муви, одновременно и про войну, и про память о войне, и про правду и ложь кинематографа.

Ричард Семашков:

— Равиль Батыров, он же вообще сплошь военные фильмы снимал. У него их штук десять.

Михаил Трофименков:

— Да! Десятки фильмов можно назвать из того, что забыто совершенно: «Дикий мёд» Чеботарева, «Восточный коридор» Виноградова — белорусский фильм про оккупацию, про подполье минское. Очень много.

Ричард Семашков:

— А постсоветское военное кино? Ты можешь хотя бы штук пять хороших фильмов назвать, такие есть вообще?

Михаил Трофименков:

— Очень хороших нет. Из приемлемых, приличных, это, наверное, «Свои» Дмитрия Месхиева и в какой-то степени «Битва за Севастополь» Сергея Мокрицкого, который после этого снял совершенно позорный фильм «Первый Оскар». Чудовищный.

Ричард Семашков:

— И всё? 30 лет прошло!

Михаил Трофименков:

— 30 лет коту под хвост. Кстати, у нас будет в программе удивительный латвийский фильм 66-го года, у которого два названия: «Камень и осколки» и «Я всё помню, Ричард». У этого фильма трудная судьба: его сокращали, переименовывали, но он все равно вышел. Антифашистское кино абсолютно. Это история эсэсовца, который возвращается в Ригу через 20 лет после войны, предполагается, что он отсидел, хотя там все гораздо сложнее, и вот это история, как золотая молодежь рижская шла в CC в 41-м году и как потом за это поплатилась. Или, например, эстонский фильм «Безумие» Кийска, тоже великий антифашистский фильм был, где действие происходит в сумасшедшем доме, который должны ликвидировать эсэсовцы при отступлении. Смысл нашей программы в том, чтобы показать антифашистское кино всех республик.

Кадр из фильма «Камень и осколки»

Ричард Семашков:

— Последний вопрос. Что будешь петь на 9 Мая?

Михаил Трофименков:

Буду петь великую песню из фильма «Рабочий поселок», слова Геннадия Шпаликова, которого сейчас пытаются записать в диссиденты, которую пел Пётр Ефимович Тодоровский, музыка Шварца.

Спой ты мне про войну,
Про солдатскую жену,
Я товарищей погибших,
Как сумею помяну.
Тебя, Сергей, за Волгой схоронили,
Фанерную поставили звезду.
А мой старший брат убит на Украине
В сорок первом, сорок горестном году.
Спой ты мне про войну,
Да про тех, кто был в плену,
Я товарищей погибших,
Как сумею помяну.
Всех без вести, всех без вести пропавших
А сколько их пропало за войну! (Вот как мой двоюродный дедушка.)
Всех ребят, ребят, Россию не предавших,
Как сумею, как сумею помяну.
Спой ты мне про войну,
Про советскую страну.
Много стран на белом свете —
Я ручаюсь за одну.
Она меня мальчишкою растила
На горький хлеб, на горькие хлеба.
Ты одна, одна на всех моя Россия,
И надежда, и защита, и судьба.

Телефонный звонок оборвался ровно на 30-й минуте, когда Михаил допел последнюю строчку. А я напоминаю, что 11 мая в санкт-петербургском «Доме кино» Михаил Трофименков и Марина Кронидова представят фильм Григория Чухрая «Сорок первый».