Паренёк
В каком посёлке, городе, стране
старухи кашеварят на кострах,
где пищевая плёнка на окне,
и дверь, на всякий случай, нараспах,
ревёт сирена, скрученная в жгут,
попробуй до подъезда добеги,
когда округу хаймерсами жгут
засевшие в Авдеевке враги,
а город пропадает, но живёт,
с мопедом завозился паренёк,
ему плевать, казалось, на прилёт –
передохнуть под мальвами прилёг,
родившийся в румяных нулевых,
родную землю так успел обнять,
что сволочам не то что у живых –
у мёртвых не суметь её отнять.
Алексей Остудин
***
В столовой школьной…
В столовой школьной повар тётя Тоня
Готовила для школьников обед
И слушала посудомойку Олю,
Которая кляла весь белый свет.
Была она всегда без настроения,
Ворчала и бубнила целый день.
И повод был всегда для осуждения,
Для критики всегда была мишень.
«Отдали лагерь беженцам с Донбасса
А чем их дети лучше, чем мои?
Вон, посмотри, бегут они из класса:
Не отличишь, чужие иль свои!
Теперь мои страдать должны всё лето,
Не попадут на отдых – вот беда!
А беженцы – обуты и одеты
И всё им на халяву, как всегда!»
Вздыхала тётя Тоня пожилая:
«Да что ты, Оля! Придержи язык!
Такого я врагу не пожелаю,
Чтобы ребёнок к выстрелам привык!
Ведь люди от войны детей увозят,
Бросают всё нажитое добро!
И ничего у нас они не просят,
А рады, что им выжить повезло!»
«Не верю я! Какие там бомбёжки?!
Ну, может постреляли там чуток
И стала жизнь потяжелей немножко,
А им бы лишь уехать под шумок…»
Тут прозвенел звонок на перемену
И дети побежали на обед
Смеялись, баловались и шумели,
Чужие иль свои – различий нет.
А Оля в раздражении махнула
Рукой, швырнув половники на стол.
И с грохотом огромная кастрюля
На кафельный упала гулкий пол.
Раскатистое эхо полетело
В обеденный просторный школьный зал.
И тётя Тоня в шоке обомлела:
От ужаса ребёнок закричал!
И там и тут, лежали ребятишки
Прикрыв руками головы свои!
Приезжие девчонки и мальчишки
Познавшие все ужасы войны.
И старшие собой закрыли младших.
И в воздухе повисла тишина.
И сразу стало видно, где тут наши,
А где они, по ком прошлась война.
Стояли только местные детишки,
Не понимая, что произошло.
И все озорники и шалунишки
Притихли.
Солнце тёплое в окно
Заглядывало. Лучиком сверкало
В слезинках тёти Тони на щеках.
А Оля побледневшая молчала,
Дрожал поднос с тарелками в руках…
Елена Гай
***
Простое русское лицо,
глядит спокойно и невинно.
Он лейтенант из ССО,
он воевал за Украину.
В бою у речки Ингулец
вкатился на броне в посёлок,
и тут настал ему конец:
из головы торчит осколок.
Он до Херсона не дошёл,
и половина батальона
лежит теперь у этих сёл.
Никто не увидал Херсона.
Прилежный сын своей земли,
он мог бы стать отцом и мужем.
Теперь валяется в пыли,
ни нашим, ни своим не нужен.
Да, что-то русское с лицом.
Да, командир напишет маме.
И неприступный град Херсон
с утра звенит колоколами.
Игорь Караулов
***
Купянский вальс
Был салют как цветы, и концерт как всегда удался,
На террасах огни, и улыбки блядей с тирамису
Подавали к столу, в самом центре Москвы.
В эту ночь расстреляли врача в Купянском лесу.
Покупали билеты, выбирали панамы-купальники
Отправлялись плескаться, ожидали Хургаду.
И хотелось скорей улететь на Юга.
Под Изюмом спалили «скорой» бригаду.
А ещё был ремонт, раковина, выбор обоев,
Непонятно, что лучше, желтое иль голубое?
И фактура, производитель, цена.
Там сожгли и учителя, кстати, как вам такое?
В воскресенье поездка не в церковь, а в мегаТЦ,
Из Ашана тележка катилась, покупок полна,
Загрузили в багажник, рядом семья.
Скотч, пакет, голова и могила сыта.
Кто-то ехал на дачу, кто то в пробке туда же стоял,
И по радио песни играли про белые-белые розы.
Над дорогой скучный осенний туман.
А в Изюме с девчонки рвали трусы и таскали за косы.
Уикенд был дождливый, расстроил соседку сосед,
Я в глаза не смотрю, дачникам и московским артистам.
Жаль не им ночевать сегодня в Купянском лесу,
И не им повстречать сегодня в Изюме нациста
Евгений Николаев
***
Прости, Рубаха
Он учил меня жить – носом в мокрые тапки –
хмурый, совсем седой мужик, с позывным Рубаха:
«Сидела бы дома, вязала б носки и шапки…
Затвор – резко!
До лязга, а то зажуёт нах@й.
Где, бл@дь, твой жгут?
Героя корчишь?
Корчишь героя?!
Иди, давай – снимай с двухсотых свои браслеты.
Ремень – всегда на шее!
В сортир только по двое!
Берцы плотней – не Геленджик, твою ж, и не лето.
Поправку на ветер.
Целься.
Патроны не тратим.
Если осколочным – вались и молись про чудо.
Три крайних патрона – трассеры обязательно,
чтобы знать, что капец – и дать немного салюта.
Где у вас, у баб, хранится нормальная память?!
Меняй, бля, позицию – меньше будет печали.
И не вздумай, дура, чеку вырывать зубами!
Зубы хорошие…
Ну всё.
Началось.
Помчали.
В оба смотри, справа, где БэТэР распластанный…
Попрут сейчас, сотрясая планету сраками.
Держись рядом и не лезь на рожон, глазастая!
И пригибайся!
Пригибайся, мммать… по-всякому!»
…Я жгут посеяла, руку вовсю кровавило.
Чеку рванула зубами – двоих как сглазила.
Прости, Рубаха, я сделала всё неправильно,
когда увидела три твоих крайних трассера.
Катя Солдатенко
***
РУССКИЙ РЕНЕСАНС
Посвящаю моему Ивану
Мы отходили. Медленно и больно.
И скорбный образ горловской мадонны
Над нами плыл.
И солнце чёрное позора
Вставало из–за горизонта –
Так отступали мы.
Людское горе высится, как горы,
Людское горе плещется, как море,
Но прорастает рядом трын–трава,
Но и она окрасится от крови,
Вон катится, как перекатиполе,
Отбитая при взрыве голова!
Эх, Родина, уснут в твоей утробе
Смиренные, яко Христос во гробе,
Солдаты, погибавшие за нас.
Уходит старая эпоха. Умер Горби.
Так протруби же, урби–орби,
Что наступает русский ренессанс.
И не падоша
Ни русня, ни мокша,
Ни Третий Рим.
И эту правду, будто меч из ножен,
Мы вознесём, чтобы сразиться с ложью,
И победим!
Вставайте, братья! Собирайтесь в орды!
Орлы и орки, соколы и СОБРы!
Сегодня время выбирает нас!
Пусть труден будет этот путь, но торен.
Минувших дней бессмертные герои,
И наших дней бессмертные герои,
Вздымают в высь Нерукотворный Спас!
Елена Заславская
