Двенадцать рассветов: на сезонных работах в Сербии

Рассвет был светло-жёлтым

В десять минут шестого солнце озаряло линию горного хребта на востоке Златиборской општины, освещая красночерепичные крыши сербских домов, приткнувшихся на крутых склонах. Из распадков выползала дымка: соединялась в плотный белёсый туман и затапливала низину, как молочное озеро.

Ранним утром мы выходили в поле. Хотя, на самом деле, «поле» представляло собой косогор, расчерченный ровными рядами кустов малины, собирать которую было нашей задачей.

Сбор малины на западе страны начинается в 20-х числах июня. Перед тем проводится подготовка к сезону: прополка сорняков, обрезка кустов, уборка. Поначалу радники (работники) берут ягоду на «общий котёл», получая дневницу (подённую оплату) – три тысячи динаров, т. е. примерно 25 евро. Когда урожай увеличивается, власник (владелец) переходит на оплату по результату – девяносто евроцентов за килограмм малины.

Всего за сезон бывает два-три урожая, когда количество ягоды на пике. Первый – самый крупный, так что любой неленивый батрак нагребает в среднем по семьдесят кило добычи. Между урожаями подчищаются остатки. Малине для созревания требуется пара дней солнечной погоды: в распоряжении нашего власника имелось четыре поля, которые мы обходили по очереди.

Я пришёл на плантацию в конце июня: хотел подкалымить, промышляя что-нибудь вкусное – в это время начинался второй урожай.

Рассвет был бледно-розовым

Малину следует собирать, мягко проводя рукой по ветке сверху вниз, ощупывая ягоды подушечками пальцев и легко стягивая их с плодоножки. Те ягоды, что не поддаются сразу, оставляют дозревать. Нежные, почти интимные касания, напоминающие ласки, – образцовые действия опытного сборщика. Неспроста многие плантаторы публикуют вакансии только для женщин. Но не всякая барышня выдержит тринадцатичасовой рабочий день на ногах с перетаскиванием гайбиц (ящиков). Это тяжёлая, трудная нежность, забивающая мышцы, ломящая спину, исчёркивающая кожу царапинами. Должно быть, не зря слова «страда» и «страдание» одного корня.

Малина была трёх сортов: Глен – крупная, сладкая, рубиновая, колючая, с высокими раскидистыми кустами и мощными молодыми побегами. Совлекая ягоду с верхних веток, приходится, как в песне, танцевать танец на цыпочках – тот, который танцуют все сборщики, независимо от роста. Фертоди – средней колючести, ягода розовая, водянистая с кислинкой, славно утолявшая жажду. Вилламет – красная, сладкая, классическая малина по виду и по вкусу. Собранное нами отправлялось в Германию по цене 5 евро за кило. Однако килограмм Фертоди стоил 5,5 евро.

Трудовой день начинался в пять, завтрак был в десять, обед в два, ужин подавали к девяти. Уже на второй день я достиг минимально допустимого порога в полцентнера ягоды, а на десятый, по ощущениям, начал разваливаться на куски. Пахали от темна до темна, заканчивали в восемь или позже. Кормили сытно, хотя вскоре заболела кухарка и хозяину пришлось готовить самому. Повторялась история, привычная на погранзаставах: функции повара обычно выполняет прапор, потому что обе штатные поварихи всегда в декрете.

Рассвет был ярко оранжевым

Малина – главный экспортный товар Сербии. Журналисты называют плантации рудниками красного золота.

Прибыв на «рудник», я обнаружил девятерых радников, из коих четверо, включая бригадира, были местными и родственниками владельца. Остальные – из России и один таджик из Узбекистана. С моим появлением комплект из беженцев, эмигрантов, гастарбайтера и бича пополнился путешественником. За сезон часть людей уволилась, на смену ушедших были наняты новые.

Нас поселили в грубо сколоченный домик из фанеры с комнатками на три-четыре койки и удобствами во дворе.

Несмотря на общеславянскую близость наших с сербами языков, первое время сложно понять смысл сказанного. Улавливаешь знакомые слова, остальное понимаешь из контекста. Кажется, что ухо, обращённое к собеседнику, увеличивается, растёт – так усердно приходится вслушиваться в незнакомую речь.

Порой, пытаясь расшифровать услышанное, ошибаешься: так, однажды в час дня власник дал нам указания на своём англо-русско-туземном суржике (я понял произнесённое по-нашенски: «обед» и «полчетвёртого»), из которых большинство сборщиков заключили, что обеда не будет, придётся пахать до половины четвёртого, покивали и обречённо поплелись на свои ряды. Лишь одна поняла верно, засмеялась и сказала по-сербски: дескать, они пошли работать. «Как работать?! – поразился хозяин. – Я же сказал отдыхать!» Кивнул бригадиру и тот побежал за нами, теряя тапки и крича: «Одмор!» (Отдых). То был единственный случай в моей практике, когда начальник убеждал сотрудников отдохнуть.

Рассвет был золотым

Вскорости руки привыкли совершать однообразные движения, отчуждая дары природы в пользу человека. Отупляюще монотонная деятельность требовала сосредоточенности, но не мыслительного процесса. Бездумно перебирая веточки, радник отвлекался, только обжёгшись злой крапивой, жалящей, как оса.

Исцарапанная кожа осязательно напоминала наждачную бумагу «нулёвка».

Если б не разговоры с коллегами, стало бы совсем грустно. Малина была высажена рядами, которые с обеих сторон обчищались от ягоды разными людьми с приблизительно одинаковой скоростью, что оказалось удобно для ведения беседы.

Эмигрантки. Женя и Соня

Женя с семьёй переехали в Сербию в 2014-ом, купили домик в районе Белграда. Живут так, как мечтали, жалеют лишь о том, что взяли ипотеку в России и теперь не могут отказаться от гражданства – как говорится, ты можешь забыть Родину, но Родина тебя не забудет. Сына отдали в здешнюю школу и учили язык вместе. Женя выступала референтом-переводчиком между власником и остальными батраками, не знающими языка. А также просто консультантом.

– Женя, как будет «отлично»?

– Одлично!

На сезонку её с двадцатидвухлетней дочерью Соней привело желание Сони купить графический планшет почти за тысячу евро. За десять дней они сколотили нужную сумму, и даже сверх того. Частично из-за них наша бригада вырвалась в лидеры по объёму собранной малины в районе, и благодарный хозяин тогда приносил нам на поле мороженое.

– Женя, что тебе нравится в Сербии?

– Я здесь дома!

Гастарбайтер. Наджим

Таджик с узбекским гражданством. Знает три языка, включая русский, хотя путается в окончаниях и приставках, родах и падежах:

– Горячая вода есть? У меня чай конченный.

Немолодой, крепкий, трудолюбивый, непьющий. Единственный из нас, кто набирал свыше сотни килограммов ягод за один день. История его попадания сюда обыкновенна: если слышал одного гастарбайтера, знаешь про всех… Семья, дети – семеро по лавкам, любимая жена, строящийся дом, Аллах велик, свинину нельзя. Мясо ему готовили отдельно.

– Наджим, тебе здесь нравится?

– Хорошая страна, но работы мало. Нас шесть человек приехали, пять уже вернулись, а я на малине…

Кухарка. Вероника

В свободные от стряпни часы занималась ягодой наравне с другими радниками, получая дополнительный приварок. Поскольку на второй день после моего приезда её откомандировали в больницу в предынсультном состоянии, Вероника успела рассказать лишь, что бывала на плантациях в Испании. Но с другими сборщиками она наобщалась вдосталь, поведав столько неправдоподобных и неподдающихся объяснению деталей своей удалой биографии, что Наджим называл её «Лев Николаич Толстой».

Начинающий предприниматель. Кирилл

Разносторонний двадцатичетырёхлетний парень, студент архитектурного института. В Черногории подвизался барменом, чтобы нашабашить первичный капитал на свой стартап. Примкнул к нам за тем же, твёрдо зная, чего хочет – снять квартиру в Белграде, получить субсидию на органическое производство, открыть собственное дело, поступить в университет; через два года вернуться к девушке, которую любит, и забрать её у нынешнего мужа, в ком она к тому дню неизбежно разочаруется. Кирилл отличался спокойной уверенностью и незлобивым нахальством – редкое сочетание человеческих качеств. Каждый день приветствовал местных жизнерадостным воплем: «Бра-атэ!»

– Знаешь, забавно: когда русский приезжает в Сербию, его называют Большим Братом. А сам он может быть ростом меньше, чем серб.